Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]
А когда мы целовались, то через пять минут мои трусики становились мокрыми. От сока. От желания. Но он не любил меня, это я чувствую и сейчас. Этот старый подъезд для меня и сейчас пахнет его нелюбовью.
Мне остался один пролет, когда–то давно на правой стене кто–то выцарапал мое имя. Но не он. Потом подъезд покрасили и имя исчезло, хотя вмятина осталась. Если приглядеться, то можно рассмотреть и сейчас. Вмятина под глупой темно–зеленой краской. Я не люблю приходить сюда, потому что сразу вспоминаю все это. И как мы стояли зимой у батареи, и как он обнимал меня, а я хотела только одного — чтобы он меня тоже любил.
Я подхожу к двери, на ней все тот же номер, что и тогда. когда я жила здесь. Квартира «31». 3+1=4. Если разделить на два, то будет два. Если умножить на два, то восемь. Дурацкая привычка считать цифры, умножать, делить, складывать и вычитать. И звонок все тот же, справа над косяком.
Если бы у меня был отец, то он ждал бы меня и волновался, и смотрел с ненавистью на того, кто провожал бы меня до дверей. Но я этого точно не знаю, так как этого у меня не было. У меня есть только отчество и ощущение того, что в старом толстом альбоме с фотографиями, который лежит у матери на полке серванта, я найду то, чего мне не следовало бы находить. Потому что всегда есть что–то такое, о чем лучше не знать. Можно догадываться, можно предполагать. Но знать не стоит, хотя именно для того, чтобы знать, я пошла вчера к Седому.
Вот только комната в левой половине головы по–прежнему пуста.
Не видно ни стола, ни двух кресел, ни шкафов с книгами и компакт–дисками.
И мужчины в кресле–каталке тоже не видно.
Если они все еще пьют кофе, то делают это в темноте.
Полной темноте, отгородившись от моей головы плотными, тяжелыми шторами.
За этими шторами сейчас мой муж, пожилой мужчина в кресле–каталке и молодая женщина в зеленом свитере с рыжими волосами.
Я нажимаю кнопку звонка, слышны шаги матери.
Когда–то в этой квартире мы жили втроем, потом в ней остались мать с братом.
Потом брат женился и туда въехала его жена.
Потом брат купил квартиру и мать осталась одна.
Со своей старой мебелью, старым телевизором и старыми фотографиями.
И своим постаревшим телом.
Которое когда–нибудь напомнит мне мое.
Когда–нибудь, когда матери, вполне возможно, уже не будет в живых.
А мне будет за пятьдесят, и на моем лобке уже будут седые волосы.
И я пойду в ванну и случайно посмотрю на себя в зеркало.
И подумаю о том, как я стала походить на мать.
Если, конечно, я доживу до того дня, а это зависит прежде всего от того, действительно ли он хочет меня убить.
Мать открывает дверь и я вхожу в квартиру.
Левая половина моей головы все еще мертва.
15
Единственное, чего я хочу — как можно скорее добраться до фотографий.
Хотя больше всего ненавижу рассматривать семейные альбомы.
Рассматривать чужие семейные альбомы и показывать свои.
Это не тот вариант подглядывания, который доставляет тебе удовольствие.
Он вообще ничего не доставляет, разве что ощущение тлена.
И все тех же иллюзий, от которых никто из нас не может избавиться.
Иллюзий любви и смерти.
Живые люди, которых давно нет в живых.
Пусть даже они все еще живы.
Они живы и они любят, хотя они давно уже мертвы.
Хотя бы по отношению к тем, которые любили.
За окном становится темно — это снег повалил крупными хлопьями.
Весна, сошедшая с ума, весна, похожая на меня, подобная мне, шизофреническая, параноидальная весна, хотя всегда плохо понимала разницу между шизофренией и паранойей, я не врач, я просто сходящая с ума тридцатишестилетняя женщина.
Которая приехала к своей матери только за одним — найти в куче старых семейных фотографий одну.
Про которую известно все, кроме одного — есть ли она на самом деле или нет, видела ли я ее когда–то или это тоже — иллюзия.
Мать говорит мне, что я хорошо выгляжу и я киваю.
Если бы она знала, как я выгляжу на самом деле, то она бы ужаснулась.
За последние два дня я стала не просто другой, за последние два дня той меня просто не стало.
Стала, стало, в левой половине головы опять возникает боль.
Но меня это радует, слишком долго в той комнате было темно и пусто, слишком долго я ничего не видела и ничего не знала.
Видимо, у кубика Седого есть самозарядное устройство. Он разряжается от перенапряжения и потом вновь заряжается, но только от чего?
Скорее всего, раз он в моем теле, то от меня.
Хотя это правильно, потому что кубик — мужского рода, а значит он тоже меня нагибает и трахает.
— Будешь обедать? — спрашивает мать.
— Я только что завтракала, — отвечаю ей и опять смотрю в тот угол серванта, где пылится альбом.
Хотя он не пылится, мать акуратистка и у нее все всегда сверкает. Мне повезло, что она сегодня не на работе.
Но я не знаю, как взять альбом в руки.
Я не хочу, чтобы она мне задавала вопросы.
Я давно уже не отвечаю на ее вопросы, как не спрашиваю и сама.
У нас светские отношения, хотя ее должна интересовать моя жизнь.
Должна.
А меня — ее.
И на самом деле она меня интересует, потому что мне интересно, что когда–нибудь будет со мной.
Например, климакс.
Наступил он у нее или нет.
И есть ли у нее желание до сих пор, или оно умерло.
А если есть, то как она его удовлетворяет?
Она давно уже постоянно не живет с мужчинами, но ведь тогда кто–то должен быть.
Любопытствующая, подглядывающая, пытающаяся хоть что–то узнать.
— Так ты будешь обедать? — опять спрашивает мать.
Я опять мотаю головой.
Я думаю о том, как заполучить в руки этот альбом.
В левой половине головы все нарастает и нарастает боль.
Как в предверии месячных, хотя они у меня были недавно.
Еще несколько дней, и трахать меня можно будет лишь с презервативом.
Хотя он терпеть не может презервативы, разве что для анального секса, но я терпеть не могу анальный секс.
По крайней мере, с ним он мне не нравится, а если когда–то и нравился, то не с ним, но я этого почти не помню.
У него слишком толстый и мне больно.
Хотя раз в три, а то и в два месяца, он доводит меня до того, что я покорно подставляю ему задницу.
Мачо натуралис, обожающий задницу своей жены.
Как он говорит — она у тебя такая белая и красивая.
У моей матери тоже красивая задница, до сих пор.
Я смотрю на мать и думаю о том, знает ли она, что это такое — анальный секс.
И болит ли у нее голова перед месячными.
И как она предохранялась, когда ей было надо предохранятся.
Пила ли таблетки или предпочитала презервативы.
Резинки.
Гандоны.
Одна моя знакомая настолько брезглива, что сосет только в презервативе.
Я это знаю наверняка — она мне сама рассказала об этом как–то вечером, когда мы пили у меня дом джин из банок.
Такой слабый, но в голове все равно туман.
Мы пили джин и говорили о всякой ерунде, а потом перешли на мужей и знакомых мужчин.
Она любит мужчин, по крайней мере, порою мне кажется, что она любит их больше меня.
Я люблю своего мужа, того самого, который хочет меня убить.
Я люблю его и боюсь его. Как боюсь сейчас того, что в левой половине головы опять возникнет картинка.
Но она должна возникнуть, кубик Седого стоит недешево и мне будет обидно, если он перестал работать.
Она говорила о своем муже, а потом призналась, что сосет у него только в презервативе.
Это было на третьей банке джина.
— Почему? — спросила я.
— Он пахнет, — сказала она, — и потом, я не люблю этот вкус.
— Вкус спермы, — уточнила я.
Она кивнула головой, а я подумала о том, как все это выглядит. Когда она берет член мужа в рот, а на нем резинка. Красная, желтая или зеленая. И с запахом — клубники, бананов или яблок. И как она заказывает мужу, что купить на этот вечер — с запахом бананов и желтые, или с ароматом яблок и зеленые.
И он послушно идет в аптеку.
Хотя, может, наоборот — это он сам выбирает запах и вкус предстоящего вечера.
Точно так же, как выбирает жене парфюм.
К определенными датам.
К дню первого соития.
К дню рождения.
К дню свадьбы.
К восьмому марта.
Хотя это уже про моего мужа, про которого я не знаю главного — чем он сейчас занят там. в странной квартире, в которой живут молодая женщина и пожилой мужчина–инвалид.
У него гладко выбритое лицо, хищный нос и полные, чувственные губы. Он и сейчас еще интересный мужчина, хотя ему уже явно за шестьдесят.
И он в кресле–каталке.
А рядом красивая молодая женщина с длинными рыжими волосами.
С узкими бедрами, узкими запястьями и узкими щиколотками.
